How could it hurt you when it looks so good?
В ОВиРе мне все наврали. Зато теперь я точно знаю расписание. И подозреваю, что за эти чертовы талончики там настоящая война. И я, тихое скромное дитя с пережитками интеллигентского прошлого нашей страны в характере, должна каким-то образом ее выиграть.
В посольстве не берут трубку в отделе образования. Телефон, который мне дали изначально, больше не существует. А я думаю над тем, как бы мне, появляясь по одному дню в неделю в универе, найти кого-то, кто едет по этой программе, чтобы получить телефоны, руководство и мудрые советы. И, возможно, приятную компанию. Или неприятную, уже все равно, если честно.
Больше всего на свете мне хочется все бросить, остаться здесь, найти работу переводчика, поступить в магистратуру в ненавистном универе. Сдаться. Жалеть себя, нянчить свое горе и упиваться собственной никчемностью. Набрать еще килограмм двадцать.
Но уехать мне хочется чуточку больше. И я не умею сдаваться. Это моя Китайская стена. Я заберусь.
В посольстве не берут трубку в отделе образования. Телефон, который мне дали изначально, больше не существует. А я думаю над тем, как бы мне, появляясь по одному дню в неделю в универе, найти кого-то, кто едет по этой программе, чтобы получить телефоны, руководство и мудрые советы. И, возможно, приятную компанию. Или неприятную, уже все равно, если честно.
Больше всего на свете мне хочется все бросить, остаться здесь, найти работу переводчика, поступить в магистратуру в ненавистном универе. Сдаться. Жалеть себя, нянчить свое горе и упиваться собственной никчемностью. Набрать еще килограмм двадцать.
Но уехать мне хочется чуточку больше. И я не умею сдаваться. Это моя Китайская стена. Я заберусь.